– Борис Васильевич, о такой работе – сидеть в кадре и вещать – сегодня мечтают миллионы молодых и красивых. С чего у вас было такое неприятие?
– Собственно, в телевидение я влюбился сразу и бесповоротно. А мой путь сюда начался с работы в газете ответственным секретарем многотиражки «Стройка коммунизма». Каждый день рассказывали народу, как идет строительство Волжской ГЭС, и все, что с этим связано.
Перед самым перекрытием Волги нам попал в руки акт ревизии имущества Дворца гидростроителей. Из него следовало, что подарки со всей страны гидростроителям – ковры, хрусталь, мебель и прочее – растащили по своим квартирам сами руководители стройки. В обход редактора вышла статья «Повесть о люстрах, коврах и водосточных трубах».
Скандалище был громким. Редактора сняли, а меня разжаловали в линейные инженеры связи и отправили организовывать радиогазету в котловане. Выдали сапоги резиновые, телогрейку и магнитофон «Яуза». Дело шло к важному событию – пуску воды в котлован, и мне поручили вести в прямом эфире репортаж об этом событии. Галина Михайловна Ковалева – одна из основателей нашего ТВ – после этого меня диктором на телевидение и пригласила. Но в этом качестве я всего год проработал.
– Что же вас не устроило?
– Диктор и журналистика имеют мало общего. Я искренне верил в светлое будущее, как и многие мои коллеги, боролся как мог за матку-правду, хотя за нее всегда могли рога обломать. Борьба всегда была, бывало, и судьбы коверкались в этой борьбе. Меня не тронули после той истории с "мебелями" и хрусталем. Может, из-за бати, который в войну комиссаром был, потом в обкоме партии работал. А я, кстати, уже в 19 лет стал кандидатом в члены КПСС. Все это, я думаю, повлияло.
А вообще тогда ведь журналистика не такой скользкой профессией, как сейчас была, не из-за угла. Старались не гнев читательский вызвать, а чтобы польза от напечатанного или показанного была. К тому же со временем научился острые углы стирать, по тонкому льду больше не ходил.
– Даже между делом квартирой обзавелись.
– Истории с моими квартирами получались забавными. Первую – в Волжском – я получил так: пришел к замначальника стройки на прием и попросил жилье для молодой семьи, я ведь женат уже был тогда. Он, памятуя о моей славе разоблачителя, спрашивает: а ты не будешь меня критиковать? Тогда пиши заявление с этим обещанием. Написал. Он убрал его в сейф, и я получил жилье. Но надо сказать, критиковать его было не за что, да и перевели его вскоре куда-то.
Ну а вскоре вот что произошло. Каждый день приходилось до 12 ночи работать, а потом домой в Волжский добираться. Мороз под сорок, а я по эстакаде, по подвесной дороге над льдинами! И вот перед 7 Ноября беру интервью у председателя Волгоградского горисполкома Дынкина и рассказываю между делом, как я домой добираюсь. А он вдруг сразу: подать мне сюда Ляпкина-Тяпкина!
Прибегает чиновник, что жильем заведовал: – Где у нас дом сдается? – На Аллее Героев. – 7 этаж устроит? И тут же распорядился выдать мне ключи. А потом попросил его дочке телецентр наш показать. Пока за ключами шли, тот, что начальник поменьше, меня уговаривать начал: я ту квартиру для себя берег, может, возьмешь мою на Мира? Я ему: ну а придет ко мне Александр Васильевич в гости, неудобно будет. Так я и получил квартиру. И после этого сразу свою дикторскую карьеру завершил. Писать, снимать самому много интереснее, чем чужие тексты читать.
– А уж с каким количеством знаменитостей, замечательных людей наверняка довелось познакомиться…
– Удалось однажды собрать в студии наших великих генералов, участников Сталинградского сражения. Еременко, Чуйкова, Воронова, Людникова, Родимцева и Чуянова, конечно... Ни у кого мании величия не было, только с Еременко и Чуйковым повозиться пришлось – что-то они не поделили между собой.
Другую встречу с Василием Ивановичем Чуйковым тоже навсегда запомнил. В период борьбы с пьянством брал интервью к его 80-летию. Записали Москве обращение Чуйкова к сталинградцам, выдали в эфир. А потом меня вызывают на ковер. Оказывается, никто не заметил, что маршал у нас сидел на фоне старинного буфета, в котором стояла куча бутылок со спиртным. Меня сразу понизили с должности старшего редактора до обычного.
И еще на тему спиртного. Поручили однажды сделать фильм о Расуле Гамзатове. Поэт великий, умище! Вечером мы с ним так хорошо посидели, что не до съемок было. К нам, чтобы его жена Патимат не заметила, джигит какой-то с бурдюком вина тайком пробрался. Утром в поезде, вспомнив о служебном долге, устремляю взор на белоснежные вершины и «глубокомысленно» замечаю: правильно вы сказали – лучше гор могут быть только горы. Оператор соответственно нас пишет. Расул глянул на меня недоуменно: ты что, похмелиться не хочешь? Пафос он органически не переваривал.
– На компромиссы, деликатно выражаясь, часто приходилось идти?
– Прежде всего, как я уже сказал, я был коммунистом, и коммунистом убежденным. Раз миллионер, значит, сволочь и эксплуататор, купил за рубль, продал за два – враг. Все советское было святым. Хотя и видел, как быстро люди меняются, попадая во власть: переворачиваются, как пойманная рыба на льду. Но мне нравилось все, что я делал, и верил в светлое будущее, а если и колебался, то, как говорится, вместе с линией партии (смеется).
DNG
