Час пик – это время многолюдности, неразберихи, толчеи и перегрузок. Поэтическое творчество переживает сейчас у нас период возрождения, чего не было с конца восьмидесятых годов, находясь в состоянии часа пик.
Думается, в нашем мире волгоградской литературы мы наблюдаем такой момент, когда большое количество пишущих и издающихся любителей поэзии и профессиональных писателей имеют полное право увидеть друг друга на страницах издающихся сборников литературных объединений, клубов и кружков.
Я подхожу к карте области, которая, как многие отмечают, имеет форму сердца, и понимаю, почему так часто мы слышим поэтические ритмы: оно работает! В дальних и близких районах, в поселениях и районных центрах, в городе и селе бьется живое сердце людей, не потерявших связь со словом. Объем присылаемых рукописей говорит о невозможности остановить ритмический процесс, запущенный самой жизнью. Рукописи приходят в Союз писателей, и возможность отбора для публикаций в коллективных сборниках велика!
Что же волнует их, пишущих и ждущих своего читателя? Да все, что их окружает, вызывает отклик на болевые точки переживаний. Но прочнее и надежнее всего то, что рождает тайное восхищение: это неизменное, незыблемое чувство Любви – к людям, природе, Родине. Порой бесхитростное, на уровне восхищения ручьем, утоляющим жажду в летний зной, удивления от первого снега, осеннего заката и весенней капели…
Все это составляет ту самую таинственную прелесть жизни, которую раскрыть может только поэзия через интуитивную связь души и слова. Волгоградская писательская организация насчитывает почти полсотни профессионалов, членов Союза писателей России. Более 20 литературных объединений существует сегодня на карте области, и это живая ткань нашего сердца.
Я не согласна с поэтом Николаем Зиновьевым, который, стоя у карты России и проводя по ней рукой, гладит ладонью «... поля, равнины, реки, как будто закрывает веки почившей Родины моей». Нет, Родина жива и дышит каждой строкой в произведениях наших поэтов, которые пишут потому, что не могут не писать. И Дар веры и любви приходит к ним со Словом.
ОЗЕРКИ
В краю, где ромашковый
стелется свет,
К коленям ласкается донник,
Подкрылья блокнота расправит поэт,
Этюдник раскроет художник.
И все? Но того ль призывала земля?
И тех привела ли дорога?
Все так же на облаке из ковыля
Всеведомость чувствуют Бога?
Когда, защищая окрестную даль,
Господняя сила вливалась
В страду полевую, в певунью-печаль
И в доблесть, что в сердце ковалась.
Деревня, где русская плавилась речь,
О, только не ты виновата,
Что вещее слово не можешь сберечь
От жизни, щербатой от мата!
И вот, заглядевшись в небесную глубь,
Уйду по тропе за калитку
И с тихим поклоном на плечи и грудь
Плесну виновато молитву.
Друг мой! Ведь на этот
ромашковый свет,
На синь беззаветного дива,
Пришел лишь художник, явился поэт,
Последнего – слышишь? – призыва!
ШУКШИНСКИЙ УТЕС
Степь донская тиха и привольна,
Гасит ветер на небе свечу,
На утес опустилась часовня,
Соскользнула сюда по лучу.
Вздрогнул Дон, проплывающий мимо,
От безлюдности заматерев,
Где-то мель, как всегда, защемила
Острой болью наполненный нерв.
Опоясало старой тоскою
И уже не отпустит никак,
И, не чуя земли под собою,
Распрямиться не может казак.
Эх, утесы народные! Разве
Дотянуться до ваших вершин?
Раззудится душа – Стенька Разин!
Ляжет дума – Василий Шукшин!
И когда на дороге к неверью
Был поставлен смертельный исход,
То утес к своему подреберью
Тот, последний, прижал пароход.
Где киношного мало уюта,
И, не помня часов холодней,
Серым пеплом покрылась каюта
От сгоревших непрожитых дней.
Мы сиротскому Дону не ровня,
Раз в году нас зовет тишина,
Но в сиянье небесном часовня
Отмолила за всех Шукшина.
ВИСОКОСНЫЙ ВЕК
Синие сумерки отчего дома,
Вечера шитая гладь.
Чайные чашки с рисунком знакомым
Время пришло расставлять.
Чем-то загадочным память искрится,
Словно в заснеженный край,
Чиркнув серебряным чистым
копытцем,
Мой убегает трамвай.
На огороде тревожно и пусто,
Метит звезда небеса,
Чтоб нарастила весною капуста
Снова свои паруса.
Тянется снега завеса живая,
Время течет и течет,
Это наутро зима пришивает
Белый подворотничок.
Свет неразбавленный,
свет поднебесный,
С синим отливом снега!
Пусть сохранят на окне занавески
Вечно – тепло утюга.
Век високосный, тебе достается
Отчего дома уют,
Сон не сбывается, чашка не бьется,
Вещие книги не лгут...
ЗЕРКАЛО
В обшарпанном зеркале зла
Не в силах любовь отразиться.
Остыла она, как зола,
И с той стороны серебрится.
Где болью бороздку прожгло,
Царапнуло ложью простою,
Там стало с изнанки стекло
Прозрачно своей наготою.
В одном оказались правы:
Чуть больше, на самую малость,
Невенчанной майской любви
Кому-то из нас не досталось.
Ты был отраженьем ночным!
Но как-то легко и обманно
Вдруг счастье – очнулось ручным,
Вдруг зеркало – стало карманным.
Лишь там – наяву и во сне
Наш маленький прыгает мальчик,
И спит для него в глубине
Любви нашей солнечный зайчик.
